Кончина Праведника
Часть 1
Чудесна жизнь преподобного Серафима, необычайна была и святая кончина его.
В Житиях многих прославленных подвижников мы читаем нередко, что они и пред самою смертью своею не уверены были в последнем суде Божием о своей участи за гробом.
Так, например, св. Агафон плачет о себе. И когда удивленные этим братия спрашивают его, как он может плакать после стольких подвигов, то смиренный раб Божий со слезами отвечает им, что по силе своей он старался подвизаться о спасении души, но добавил он:
"Ин суд человеческий и ин суд Божий". А другой святой Великий Пимен выразился еще страшнее. Когда его спросили, чего он ожидает в будущем веке, он, не задумываясь, сказал: "Мне место там, где сатана!"
Странно и даже ужасно слышать такие слова в устах святого. А между тем другим он же говорил, что для покаяния и помилования не нужно ни мно гих лет, ни даже месяцев, а достаточно несколькидней раскаяния с обещанием Господу оставить грехи.
Другие же святые выражались условно перед смертью: "Если обрящу милость у Бога, то буду ходатайствовать о вас перед Ним".
И вообще, православный человек не в пример самомнительным сектантам, заживо еще считающим себя святыми и уверенным в том, что они будут, конечно, в раю, православный никогда не скажет ничего подобного. Самое большее, если он выразится, что надеется на милость Искупителя, но считает себя грешником, недостойным быть со святыми.
Совсем иное видим мы в угоднике Божием Серафиме. Припомним, как он сказал еще блаженной Елене Васильевне Мантуровой, давая ей послушание умереть вместо брата Михаила.
Тогда она смутилась и произнесла: "Батюшка, я боюсь смерти!" Отец Серафим с совершенной простотой и несомненностью стал успокаивать ее: "Что нам с тобой бояться смерти, радость моя, для нас с тобой будет лишь вечная жизнь".
И в другой раз, это уже за 5 месяцев до смерти, в беседе с монахиней Симбирского монастыря Платонидою, им исцеленною, сказал ей, показывая рукою на небо:
"Там увидимся: там лучше, лучше, лучше". А еще более сильно и определенно он говорил, как всем известно, своим любимым дивеевским сестрам, обещая им свою небесную помощь и по смерти: "Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик, как к живому, и все расскажите. И услышу вас... Как с живым со мной говорите. И всегда я для вас жив буду!"
Невольно вспоминаются слова Самого Господа перед вознесением ученикам: "Се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века"*. Апостол Петр говорит о себе христианам: Буду же стараться, чтобы вы и после моего отшествия стремились делать твердым ваше звание и избрание (2 Пет. 1,15,10). И вот таким же христоподобным и апостольским духом жил еще на земле преподобный Серафим, как уже на небе.
Впрочем, что же дивиться этому, если уже Сама Божия Матерь и в начале, и в конце монашеского подвига преподобного ясно указала, что он человек не от мира сего. Когда он, еще будучи послушником Прохором, заболел, Она явилась ему с апостолами Петром и Иоанном и, указывая на него перстом, сказала им: "Сей от рода нашего".
А незадолго до кончины его, в знаменитый день явления ему в праздник Благовещения, Она назвала его Своим любимцем. Об этом преподобный Серафим сообщает так:
"Небесная Царица, батюшка (разумеется прот. о. В. Садовский), Сама Царица Небесная посетила убогого Серафима, и во, какая радость-то нам, батюшка! Матерь-то Божия неизъяснимою благодатью покрыла убогого Серафима. "Любимиче Мой! - рекла Преблагословенная Владычица, Пречистая Дева. - Проси от Меня, чего хочешь". Слышишь ли, батюшка, какую нам милость-то явила Царица Небесная!"
А присутствовавшая при этом явлении старица * см. Мф. 28,20. Евдокия, впоследствии монахиня Евпраксия, добавляет: " Батюшка стоял уже не на коленях, а на ногах перед Пресвятою Богородицею, и Она говорила столь милостиво, как бы с родным человеком... Видение кончилось тем, что Пресвятая Богородица сказала О.Серафиму: "Скоро, любимиче Мой, будешь с нами!" И благословила его.
Простились с ним и все святые, девы целовались с ним рука в руку".
Припомним, здесь и еще нечто большее, о чем можно благоговейно мыслить. Когда явился ему во время служения литургии иеродиаконом Сам Господь Иисус Христос, то преподобный удостоился особенного от Него благословения. Каково это благословение, он так и не открыл никому, но да будет благословенно допустить, что Спаситель изрек нечто такое, что удостоверяло его в особенной и милости и любви Божией, а может быть, и нечто еще более определенное о небесных благах, отчего "сердце мое возрадовалось чисто, просвященно, в сладости любви ко Господу!" - говорил батюшка. При таком духовном состоянии смерть для преподобного старца не только являлась не страшною, но желанною, подобно как и Апостолу Павлу, который в римской тюрьме желал себе смерти: Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше (Фил. 1,3)... И О.Серафим говорил: "Там лучше, лучше, лучше".
Христианство в нем проявилось в полноте: спасенным и облагодатствованным он готов был отойти к Своему Спасителю. Жизнь эта дана для духовного рождения, и о. Серафим, умирая телом, рожден был для жизни новой. Так именно он сам о себе сказал одному собеседнику: " Жизнь моя сокращается. Духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв".
А однажды, нимало не смущаясь, наоборот, со властью заповедая, он повелел той же сестре Евдокии повествовать о нем, не убоясь при этом сравнить себя со святыми. "Раз я была у батюшки в келье. Он беседовал со мной шесть часов кряду. Много говорил утешительного и к концу беседы сказал:
"Радость моя, я вас духовно породил и во всех телесных нуждах не оставлю... Не убойся: говори мое, когда будут спрашивать, не умолчи моей благодати. И как у угодников Божиих - Антония, Феодосия и Сергия Чудотворца - были помощники, списали их житие, так и ты: что слышишь от меня - запиши". И такое упование - вера в будущее блаженство, в наследие святых обителей - делало преподобного особенно радостным еще при жизни. Он на земле уже жил, как бы на небе. Непостижима нам, грешным, в полноте жизнь святых! Но все же можно сделать усилие - понять такое светлое состояние их.
Благодать Святого Духа, эта сущность Христова дела, даруется человеку в крещении, делая его способным к святой жизни. И если просвещенный, или крещеный, сохраняет сию благодать, знаменуемую и белою одеждою крещеного, неоскверненною, незапятнанною, и к тому же еще и возгревает ее подвигами благочестия, то он должен быть святым, он становится святым, он уже есть святой.
Таковы были в особенности первые христиане, которые в посланиях апостольских так и называются святыми. "Приветствуйте всякого святого во Христе Иисусе. Приветствуют вас все святые, а наипа- че из дома кесарева". - пишет из тюрьмы римской филипийцам Апостол Павел (Фил. 4,21, 2 Кор. 13,12 и др.).
"Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный", - сказал и Сам Господь (Мф. 5,48). И это есть задача для всякого христианина еще на земле. И, следовательно, это не только должно, но и возможно. Правда, в действительности мало таких, которые хранят сию крещенскую одежду в благодатной чистоте, но это совершенно возможно.
И преподобный Серафим именно был одним из этих сохранивших благодать Святого Духа. И это есть очевидное и поразительное свидетельство истинности христианства: человек-христианин может, истинно может сохранить себя в святости. Преподобный угодник Божий однажды подтвердил это с особенной силой.
Однажды он, будучи уже глубоким старцем, беседовал в пустыньке с молодою 16-летнею девицею. В это время подходил почитатель батюшки, не раз уже поминавшийся крестьянин, после живописец, Ефим Васильев. И вдруг ему пришли лукавые помыслы: "О чем это батюшка беседует с нею? Какие еще наставления идут к ее возрасту?"
Прозрел святой Серафим эти нечистые мысли его и подозвал к себе. Потом взял его руку и вложил в свой, лишенный уже зубов рот пальцы его и сказал: "Я ко всему мертв, а ты что думаешь?" И потом дополнил: "Притом ведай, что в сей жизни возможно. Благодатью Божиею достигнута чистота!"
Правда, для этого требуются великий подвиг, непрестанное хранение себя в самых глубинах сердца, молитва, посты, бдения, но мы знаем, что все это прошел святой Серафим в необычайной степени, о которой нам известна лишь небольшая часть.
И теперь, к концу жития своего, он мог бы сказать, что не только веру, но и благодать сохранил и возгрел (2 Тим. 1,6). И воистину созрел для будущей блаженной жизни, как спелый плод.
Однако время перейти уже и к описанию последних дней жития его. Как ни велики были духовные силы преподобного, но телесная, смертная, природа должна была отдать свою дань тлению по Заповеди Божией падшему человеку: "Земля еси и в землю отыдеши..." До времени, впрочем, воскресения. И в последний год святой старец стал заметно слабеть физически.
"Я силами ослабеваю, - говорил он сестре Параскеве, - живите теперь одни; оставляю вас". "Жизнь моя сокращается" - говорил он Саровским братиям. Особенно это чувствовали сироты его.
Елена Васильевна Мантурова перед своею смертью часто советовала сестрам: "Наш батюшка ослабевает. Скоро, скоро останемся без него. Навещайте сколь возможно чаще батюшку: недолго уже быть нам с ним. Я уже не могу жить и не спасусь. Как ему угодно, не переживу я его: пусть меня раньше отправят".
Так и сбылось скоро: она скончалась 28 марта 1832 года, а через 6 месяцев последовала кончина и ее старца отца. И оба вознеслись ко Святой Троице. Вследствие расслабления преподобный все реже стал выходить из монастыря в пустыньку, меньше принимал людей, чаще затворялся. А это давало ему возможность усерднее готовиться к переходу в иную жизнь; его часто стали видеть в сенях кельи: здесь святой старец подолгу просиживал на уготованном им дубовом гробе, в глубоком молчании размышляя о конце своем и будущей загробной жизни.
Эти размышления нередко заканчивались слезами. Но, о чем проливал слезы свои угодник Божий, это осталось неведомым.
Может быть, в эти минуты и он оплакивал какие-либо свои несовершенства? Ведь один Господь без греха. Припомним, что не случайно поставил себя преподобный на камень на тысячу дней и ночей, взывая:
"Боже, милостив буде мне грешному".
И один лишь помысел греховный святые люди считают для себя столь же тяжким грехом, как и дела (Мф. 5-21,22,28).
А кроме того, должно сказать, что нам, обыкновенным и грешным людям, непостижимы чувства святых на высотах их духа.
Так, например, в Житии св. Симеона Нового Богослова, одного из великих столпов подвижничества и святости, рассказывается, что сподобившиеся освящения Духа иногда чувствуют себя сынами Божиими, а в другое время считают себя ниже даже животных; иногда восхищаются в восторге, а иногда оплакивают себя как последних из людей. И в молитве его к причащению, которая читается доселе ("От скверных устен" и пр.), мы встречаем поразительные сочетания чувств: с одной стороны, он просит "боготворящих благодатей" причащения, исповедует, что Господь "тепле кающихся" делает "общниками Божества"; сам он, окрыляемый милосердием Божиим, "крайним человеколюбием" к кающимся, "дерзает" и, радуясь, "о гневе причащается". Но, с другой стороны, в той же самой молитве он исповедует себя таким грешником, каких можно видеть только среди нас, убогих: у него и "скверные уста", и "мерзкое сердце", и "нечистый язык", и "душа оскверненная"; в нем "зол множество", и "струпы", и "язвы" от прошлого. А Господь знает "и еще не содеянная". И кратко и сильно говоря, он человек "треокаянный". Не просто даже окаянный, а "треокаянный"
... Я знал одного ученого богослова-протоиерея, который публично сознался, что он никак не может понять такого сочетания переживаний: от треокаянности до искания "обоготворения"...
И действительно, это трудно понять нам: в духовной жизни все сверхъестественно; и неразумно нам не только мерять состояние святых нашими короткими и испорченными мерами или объяснять его нашим ничтожным, нечистым, смешанным опытом, но даже неблагоразумно стараться понять их чувства.
Тот же св. Симеон Новый Богослов говорит, что святых могут понять только святые, а все другие могут лишь приближаться немного к пониманию их, да и то с опасением... Потому мы за лучшее считаем продолжать свой рассказ далее, не углубляясь более в недоступные области... Слабел св. Серафим телесно, отдавая дань естеству. Но это не влияло на светлый дух его. Поэтому он не только сохранял всю свежесть естественных способностей, но именно в последние два года своей жизни удостоился и самого великого явления Божией Матери и открыл Мотовилову чудное и преславное благодатное свое состояние, просветившись несозданным светом во время беседы с ним зимою 1831 года. Но это нельзя назвать последними днями. Поэтому расскажем несколько о событиях, именно предпоследних в его жизни.
Обычно жизнеописатели останавливаются прежде всего на факте посещения преподобного Серафима епархиальным архиереем Тамбовским. И действительно, достойно умиления поведение святого старца в этом случае. В августе 1832 года приехал в Саровскую обитель епископ Арсений, впоследствии митрополит Киевский (скончался в 1876г.).
Святой старец был в это время в пустыньке. Но, узнав, что прибыл новый архипастырь, почел долгом прийти в монастырь, чтобы встретить святителя вместе со всеми, а после встречи снова воротиться в пустыньку.
Осмотрев монастырь, архиерей пожелал посетить старца и в его пустыньке. Отец Серафим в это время занимался обкладыванием берега камнями... Так до последних дней трудился подвижник... Как только он увидел приближавшегося архиерея, тотчас же оставил работу и бросился в ноги к нему, прося благословения...
Какое смирение святого! Архиерей попросил показать ему жилище, "пустыньку среди пустыни". "Хорошо, батюшка", - смиренно и послушно ответил старец, называя владыку таким простым и задушевным именем - батюшка.
Осмотрев простое убранство кельи, епископ Арсений попросил показать ему сокровенное уединение святого молитвенника: оно было за печью, и архиерею уже сообщили о том раньше. К ней и направился владыка. - Не ходи, батюшка, - кротко останавливал его о. Серафим, - замараешься.
Но преосвященный уже отворил дверь туда и увидел между стеною и печью угол, такой тесный, что туда мог поместиться только один человек, и тот должен был там или стоять прямо, или же опуститься «а колени, а ни присесть, ни облокотиться нельзя было.
На стене в углу стоял образ с зажженной перед ним лампадкой. Перекрестившись, владыка вышел из пустыньки и направился в Дорофееву пустынь. На обратном пути он снова зашел к преподобному, который в это время беседовал с оставшейся свитою владыки и пророчески предсказал о будущей деятельности будущего митрополита. Когда владыка приблизился, о. Серафим подошел к нему, взял за руку и благоговейно обратился к нему с вопросом: - Вот, батюшка (так ласково и любовно продолжал он называть архиерея), богомольцы приходят ко мне, убогому Серафиму, и просят меня дать им что-нибудь в благословение; я даю им сухариков черного или белого хлеба и по ложке красного вина церковного. Можно ли мне это делать? Жизнеописатели не объясняют, почему именно об этом спросил старец. А мне приходит мысль, что, вероятно, архиерею наговорили на него, что он чуть не "причащает" в пустыныке; наверное, маловерные в о. Серафима смущались этим и смутили архиерея. А старец, провидев это (сам-то он не смущался столько лет), - и решил успокоить своего владыку будто бы недоуменным вопросом.
- Можно, можно, - сразу ответил епископ, как будто уже подготовил заранее решение, - но только в раздельном виде. А то простолюдины, как слышал я, думают по простоте своей и между другими разглашают, будто ты причащаешь их Св. Тайн . А и того лучше, - прибавил он, - вина вовсе не давать, давать же только сухарики.
Любовен был старец, деликатен оказался и владыка. Впрочем, и святительскую власть проявил любезно и кротко. Что же святой? "Хорошо, батюшка, я так и буду поступать". Недаром он всегда учил: "Помни всегда, что послушание превыше всего, превыше поста и молитвы".
Батюшка наш Серафим, кормилец наш, - повествовала уже 80-летняя старица Анна Алексеевна, -так заповедал нам всем: "Радость моя! Первая молитва у вас должна быть за начальников; и как вступишь в монастырь, должна отречься от своей воли и всю себя вручить начальникам и творить их волю как волю Божию". Так и сам он поступал. Известно, что после этого он так и поступал до конца жизни, как сказал ему, святому боговидцу, обыкновенный архиерей начальник После этого владыка стал прощаться с ним. Получив благословение от святителя, угодник Божий снова поклонился ему в ноги и так остался. Напрасно владыка просил его встать и даже поднимал его с земли, он так и продолжал стоять на коленях. И когда владыка удалялся, он все ему кланялся и кланялся до тех пор, пока тот не скрылся из виду.
Что это? Непослушание? Нет - это крайнее и непритворное смирение, и любовь, и почитание с благоговением... Так только истинно святые могут делать... Можно теперь легко понять, в каком настроении уезжал владыка от О.Серафима: все наговоры, если они и были, рассеялись, как временная роса от солнышка... И после до самой смерти митрополит Арсений чтил угодника. В Саровской обители хранилось письмо его, написанное им спустя 23 года после этой встречи:
"Надлежало бы в жизнеописании О.Серафима упомянуть о первом его свидании со мною, оно полно высокого значения и, бесспорно, открывает в нем дар прозорливости. Его слова и действия, его потом подарки мне: деревянное масло, красное вино, несколько свечей, кусок полотна и шерстяные чулки и, наконец, многократное коленопреклоненное прощание его со мною, которого я многими убеждениями не мог прекратить в нем и от которого я должен был поспешно уехать, дабы не трудить более старца, продолжавшего стоять на коленях и кланяться, - были, как после оказалось, выразительными символами, изображавшими его и мою судьбу.
Он вскоре затем помер, а я при помощи Божией продолжаю еще полагать камни на камни для ог рождения церковного берега от напора волн мирских". Но не прекраснее ли, не удивительнее ли, не умилительнее ли всех этих предсказаний были смирение, любовь, благоговение святого старца? А они так были прекрасны, что нельзя их лучше показать, как просто о них рассказать...
Казалось бы, что угоднику Божию, еще при жизни земной уже жившему небесным миром, нечего иметь дела к миру земному.
Но диавол, многократно испытавший на себе благодатную силу О.Серафима, разрывавшего вражьи козни как паутину, сделал последнюю попытку причинить святому старцу огорчение на конце дней его. Для этого он употребил в орудие одну беглую крепостную девушку.
Чтобы скрыть себя, она остригла волосы в кружок, надела послушнический подрясник и в таком виде бродяжничала по миру.
Однако власти нашли ее и раскрыли обман. Тогда, чтобы укрыться авторитетом святого Серафима, на допросе она показала, что сделала это по благословению Саровского старца.
Светское начальство предписало игумену Нифонту сделать по этому делу розыск над святым угодником. И его спрашивали, выясняли как виноватого. Вскрылось легко, что беглянка оболгала его. Но все же это причинило О.Серафиму некоторое огорчение.
В данном искушении он узрел козни врага. Так нередко бывает в жизни, что диавол перед концом доброго дела всячески старается или испортить его, или по крайней мере причинить огорчение, если оно уже устроилось. Так и Господь говорит: претерпевший же до конца, а не в начале лишь (и не перед концом даже) спасется (Мф. 10,22). Поэтому всегда рекомендуется быть особенно осторожным и внимательным именно перед концом дела. "Конец - делу венец", - говорит и пословица. Поэтому, между прочим, существует и добрый мудрый обычай: после суеты сборов в путь сначала присесть на минутку, успокоиться, а потом уже помолиться, испросить благословения у родителей или старших и отправляться с Богом. Иначе нужно ждать какого-либо вреда со стороны врага, ненавидящего все благое, устроенное, благополучное...